Автономизация – термин, возникший в связи с работой комиссии, созданной по решению ЦК РКП (б) в августе 1922 г. для выработки предложения по объединению в единое государство независимых советских республик (РСФСР, УССР, ЗСФСР, БССР). План автономизации предполагал провозглашение РСФСР государством, в которое входят УССР, ЗСФСР, БССР, как автономные образования без права выхода

    В работе комиссии принимали участие: И. В. Сталин (председатель, нарком национальностей), Г.И. Петровский, А. Ф. Мясников, С. М. Киров, Г. К. Орджоникидзе, В. М. Молотов, А. Г. Червяков и др.

    План автономизации был предложен Сталиным и принят комиссией. Соответственно высшими органами власти и управления в стране должны были стать ВЦИК, СНК и СТО РСФСР. Сталин утверждал, что этот путь позволит создать единый хозяйственный организм с руководящим центром в Москве.

    План автономизации обсуждался пленумами ЦК компартий республик и на большинстве из них не был поддержан. Резко против этой идеи выступили руководители грузинской компартии, которые были не согласны с таким пониманием союза, которое должно было привести к полной утрате самостоятельности. Тем не менее, комиссия на заседаниях 23 и 24 сентября 1922 г. одобрила тезисы Сталина об автономизации.

    В. И. Ленин, ознакомившись с материалами комиссии, направил 26 сентября 1922 г. письмо членам Политбюро ЦК РКП(б), в котором выступил с принципиальной критикой плана. Он утверждал, что «автономизация» неизбежно обострит  отношения Москвы с населением окраинных республик. Он предложил иную форму для образования единого государства - добровольный союз равноправных республик по типу федерации. «...Мы признаем себя равноправными с Украинской ССР и др. и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию..." – писал Ленин.

    В начале октября 1922 г. Ленин направил в Политбюро ЦК партии записку, в которой категорически настаивал на равноправном представительстве всех союзных республик в руководстве общефедеральным ЦИКом. Ленинский план создания Союза Советских Социалистических Республик лег в основу нового проекта комиссии, который был доложен Сталиным и утвержден Пленумом ЦК РКП(б) 6 октября 1922.

    К критике плана автономизации Ленин вернулся в одном из своих последних писем – «К вопросу о национальностях», в котором он выступил против чрезмерного централизма в вопросах объединения, требовал максимального внимания и осторожности в решении вопросов национальной политики. Письмо Ленина было оглашено на заседании руководителей делегаций 12-го съезда РКП(б) (апрель 1923 г.), его указания легли в основу резолюции съезда "По национальному вопросу".

Источник : http://library.ispu.ru:8001/history/2/1 … var13.html

http://aftershock.news/?q=comment/22771 … nt-2277158

http://aftershock.news/?q=comment/2070322#comment-2070322

Дабы несколько разнообразить наш разговор и добавить в него истории, предлагаю почитать материал о взаимоотношениях Ленина и Сталина, как раз к контексте упоминавшихся здесь вопросов (материал большой, но интересный и познавательный):

... В размышлениях Ленина по национальному вопросу с самого начала присутствовали два важных момента. Один касался революционной партии, а другой – революции. Движимый желанием сохранить единое и строго централизованное русское революционное движение, он считал, что идея австрийских социал-демократов «национально-культурной автономии» грозит партии расколом. Именно данный аспект размышлений Ленина очень удачно развил Сталин в работе «Марксизм и национальный вопрос». Но, как раз те самые центробежные силы национального сепаратизма, которые казались Ленину опасными с партийных позиций, вселяли надежду с точки зрения успеха революции, ибо они могли помочь разрушить царскую империю. Поэтому он, со всей энергией, отстаивал лозунг «о праве наций на самоопределение»; так поступать Ленину было тем легче, поскольку он испытывал глубокое отвращение к великорусскому шовинизму, к царской политике «единой и неделимой России».
Когда же империя под влиянием войны и революции в самом деле рухнула и распалась, Ленин оказался перед политической дилеммой. Как враг великорусского национализма, он был склонен уважать право на национальное самоопределение, но, как революционный государственный деятель, он хотел сохранить, под властью большевиков, как можно больше от прежней империи. Не мог он игнорировать и такие факты, как, например, экономическая ценность бакинской нефти или стратегическое и политическое значение Закавказья и Средней Азии, населенных преимущественно неславянскими народами, или же огромная важность со всех точек зрения Украины со славянским, но не русским населением. Ленин попытался разрешить дилемму, с одной стороны уступая мощному давлению в пользу отделения Польши, Финляндии и Прибалтийских государств, а с другой – стараясь сохранить для революции остальную часть бывшей огромной империи. Обрусевшие представители национальных меньшинств (подобные Сталину и Орджоникидзе), которые не испытывали угрызений совести, навязывая малым народам советско-русскую власть, были послушным и эффективным инструментом в осуществлении второй линии. Как мы уже видели, Сталин всегда чувствовал себя неловко с лозунгом национального самоопределения, хотя иногда сам его повторял, и имел обыкновение занимать по этому вопросу уклончивую позицию. Так, например, на III Всероссийском съезде Советов в январе 1918 г. он указал на необходимость «толкования принципа самоопределения как права на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации. Принцип самоопределения должен быть средством для борьбы за социализм и должен быть подчинен принципам социализма». Другими словами, на практике самоопределение означало советизацию.
Ленин не был склонен разрешать проблему с помощью подобных казуистических формул. Позволяя революционным и практическим политическим соображениям превалировать над соблюдением принципа национального самоопределения (например, в Закавказье), он ощущал явное беспокойство по поводу подобного образа действий. Поэтому Ленин твердо решил предотвратить возврат к политике русификации, которую царское правительство проводило среди национальных меньшинств. Питая ненависть к прежнему русскому национальному высокомерию, которое Ленин называл «великорусским шовинизмом», он постоянно заботился о том, чтобы Советская республика не подходила с подобных позиций к 65 миллионам (из 140 млн.) своих граждан, которые не являлись славянами или, если были таковыми, не принадлежали к великороссам. Более того, в прогрессивной политике по национальному вопросу он видел тот путь, на котором Советская Россия могла бы содействовать развитию мировой революции. Ведь если бы Россия сумела продемонстрировать всему свету картину подлинного социалистического содружества наций, то идеи социализма показались бы более привлекательными, особенно народам Востока, все еще страдавшим под гнетом чужеземной власти. Выступая в феврале 1921 г. в Московском Совете и говоря с деланной искренностью о событиях, происходивших в Грузии, Ленин заявил: «И то, что нам удалось показать на Западе – это то, что, где Советская власть, там нет места национальному угнетению, – это мы покажем и на Востоке».
На первых порах в национальном вопросе Ленину пришлось иметь дело с оппозицией группы левых коммунистов, которыми руководили Бухарин, Пятаков и другие, и, возможно, по этой причине он не сразу заметил еще более серьезные расхождения, существовавшие между ним и Сталиным. Как мы уже видели, у левых коммунистов было особое мнение относительно принципа национального самоопределения. Они полагали, что марксист обязан подходить к обществу и политике с интернационалистских и классовых позиций и не должен слишком серьезно воспринимать идею национального самоопределения. Выступая в марте 1919 г. на VIII съезде по партийной программе, Бухарин, сославшись на цитировавшееся выше рассуждение Сталина, утверждал, что формулу самоопределения следует относить к трудящимся классам нации, а не к нации в целом, нужно уважать волю польского пролетария, а вовсе не польской буржуазии. Ради целей антиимпериалистической борьбы, однако, принцип национального самоопределения стоит признать, например, для готтентотов, бушменов, негров и индусов.
Возражая, Ленин заявил, что нации все еще неотъемлемый факт жизни общества и что партии необходимо с этим считаться. Затем он сухо заметил, что бушменов в России нет, а что касается готтентотов, он не слыхал, чтобы они претендовали на автономную республику, но зато есть башкиры, киргизы и другие нерусские народы, которым нельзя отказать в признании. По его словам, в мире, и не только колониальном, нации – это политическая реальность. Удовлетворив право финнов на самоопределение, Советская Россия лишала финскую буржуазию возможности убедить трудящиеся массы в том, будто великороссы хотят их поглотить. Позднее, участвуя в дальнейшей дискуссии, Ленин вернулся к теме Финляндии. Он напомнил, что после сделанных по договору с недолговечным красным финским правительством территориальных уступок приходилось слышать от русских коммунистов возражения: «Там, дескать, хорошие рыбные промыслы, а вы их отдали». По поводу подобных возражений Ленин сказал: «Поскрести иного коммуниста – и найдешь великорусского шовиниста». Были также коммунисты и даже в самом Наркомате просвещения, говорившие, что в единой школе можно обучать только на русском языке. «По-моему, – заявил Ленин, – такой коммунист, это – великорусский шовинист. Он сидит во многих из нас, и с ним надо бороться».
Многие видные коммунисты разделяли беспокойство Ленина. Два года спустя на Х съезде партии, на котором Сталин, будучи народным комиссаром по делам национальностей, доложил о политике партии в этой области, целый ряд выступавших выразил свою глубокую озабоченность великорусским национализмом. В содокладе представитель туркестанской делегации Г. И. Сафаров осудил существующие колониальные отношения между великороссами и населением Туркестана и предложил представленные Сталиным съезду тезисы по национальной политике дополнить положением о «национально-культурном самоопределении» народов Советского Востока. Делегат Украины В. П. Затонский выступил против тенденции многих коммунистов думать о советской федерации как о российской. По его словам, революция пробудила к жизни национальные движения не только на окраинных нерусских землях, но и в центральной России. Тот факт, что Россия первой совершила коммунистическую революцию и из фактической колонии Западной Европы превратилась в центр мирового движения, породил среди некоторых русских коммунистов своего рода «русский красный патриотизм». Они не просто гордились своей принадлежностью к русской нации, но и смотрели на себя прежде всего как на русских и дорожили не столько Советской властью и советской федерацией, сколько тянулись к «единой, неделимой» России. Примечательно, что в заключительном слове Сталин игнорировал эти утверждения. Он отклонил предложенную Сафаровым поправку относительно национально-культурного самоопределения на том основании, что она «отдает» бундизмом. «Это бундовская формулировка: национально-культурное самоопределение, – сказал он. – Мы давно распростились с туманными лозунгами самоопределения – восстанавливать их не нужно».
Возможно, только теперь товарищи Сталина по партии начали осознавать, что сам комиссар по делам национальностей принадлежит к коммунистам, зараженным «русским красным патриотизмом», поскольку он имел склонность высказываться в духе единой и неделимой России. Поэтому можно считать парадоксальным, но вовсе не неожиданным тот факт, что Сталину и Ленину, в конце концов, было суждено разойтись по тому самому вопросу, который в свое время скрепил их отношения. Иначе и быть не могло еще и потому, что насколько чужд был русский национализм ленинской натуре, настолько глубоко он укоренился в характере Сталина. Раньше уже говорилось о том, что Сталин обрусел, еще будучи молодым революционером, считая большевиков «истинно русской фракцией» марксистского движения. По иронии судьбы человек, который, по мнению Ленина, являлся ценным для партии в качестве представителя малых народов и который в течение длительного времени соглашался с таким определением этой своей основной роли в партии, представлял собою формирующегося русского националиста еще до их встречи и за многие годы до того момента, когда, к своему ужасу, Ленин обнаружил у него вполне сформировавшиеся русские националистические взгляды. Сталин отождествлял себя с Россией, в этом крылось его надменное отношение к культуре малых народов, прежде всего кавказских, обнаруженное нами в работе «Марксизм и национальный вопрос», – этим определялось то рвение, с которым он взял сторону Ленина и выступил против «национально-культурной автономии» в партии. Правда, в этой работе, доказывая «интернациональный тип» социал-демократической организации в России, он писал, что «рабочие прежде всего – члены одной классовой семьи, члены единой армии социализма», и добавил, что это имеет для них «громадное воспитательное значение». Но первостепенное значение классовой принадлежности особо не подчеркивалось. Кроме того, как мы уже установили, в представлении Сталина не существовало противоречия между классовой категорией «истинный пролетарий» и национальной категорией «настоящий русский». Наоборот, эти понятия совмещались.
По мнению Сталина, большевизм, или ленинизм, являлся подлинно марксистским, классовым революционным движением интернационального характера и в то же время насквозь русским. В апреле 1926 г. в одном из внутрипартийных меморандумов, адресованном Кагановичу и другим членам бюро компартии Украины, Сталин определял ленинизм как «высшее достижение» русской культуры. В документе излагалось содержание беседы, состоявшейся между Сталиным и видным украинским коммунистом Шумским, который настаивал на введении большего числа украинцев в руководство украинской компартией и профсоюзами и на принятии других мер по «украинизации», включая, по-видимому, использование украинского языка в государственном аппарате. Шумский полагал, что иначе движение интеллигенции за развитие украинской культуры пойдет помимо партии. Признав существование подобного движения, Сталин нашел предложение Шумского неприемлемым. Любая насильственная украинизация пролетариата сверху (правда, неясно, предлагал ли Шумский что-либо похожее), писал Сталин, лишь возбудит в неукраинских слоях пролетариата на Украине чувства антиукраинского шовинизма. Более того, нелепым, по его мнению, являлось требование некоторых украинских интеллигентов «дерусификации» украинского пролетариата и отрыв украинской культуры от Москвы в то самое время, когда западноевропейские пролетарии и их коммунистические партии с симпатией взирали на Москву, на знамя, развевающееся над цитаделью международного революционного движения и ленинизма. Шумский, дескать, не сумел разглядеть теневые стороны нового движения за украинизацию культуры и общественной жизни, не сумел увидеть опасности того, что «это движение, возглавляемое сплошь и рядом некоммунистической интеллигенцией, может принять местами характер борьбы за отчужденность украинской культуры и украинской общественности от культуры и общественности общесоветской, характер борьбы против «Москвы» вообще, против русских вообще, против русской культуры и ее высшего достижения – ленинизма».
Ленину и его единомышленникам среди русских революционеров никогда бы не пришло в голову назвать большевизм (Ленин ни разу не употребил слова «ленинизм») высшим достижением «русской культуры». Как теория и практика пролетарской революции и диктатуры пролетариата ленинизм в их понимании представлял собою просто русский вариант марксизма, который в свою очередь являлся, в сущности, наднациональным и предусматривал окончательное слияние всех наций в общность более высокого уровня. Тот факт, что ленинизм нес на себе определенный русский отпечаток (благодаря месту своего возникновения), не вызывал у них тщеславия. А Сталин в отличие от них гордился русскими корнями ленинизма так же, как какой-нибудь патриотически настроенный французский радикал, возможно, гордится якобинством, усматривая в нем проявление глубокой сути Франции. Сталин считал ленинизм олицетворением славной исторической судьбы России. В то же время это обстоятельство, по его мнению, нисколько не ставило под сомнение всемирного значения ленинизма. В работе «Об основах ленинизма» Сталин настаивал на интернациональном характере ленинизма, который он определил как марксизм эпохи империализма и пролетарской революции. Из упомянутого меморандума 1926 г. совершенно ясно, что интернационализм Сталина ориентировался на Москву и Россию. На следующий год он вновь подчеркнул данный момент, определяя «интернационалиста» как человека, который «безоговорочно, без колебаний, без условий готов защищать СССР потому, что СССР есть база мирового революционного движения, а защищать, двигать вперед это революционное движение невозможно, не защищая СССР».

В 1947 г. Сталин прославлял Москву (в связи с 800-летием основания) как исторический центр русской государственности, что было лишь подтверждением позиции, сформировавшейся в начале 20-х годов, т. е. его восхищения цитаделью международного революционного движения и ленинизма. Он чрезвычайно гордился тем, что мог считать себя жителем Москвы и русским. В телеграмме, отправленной в Тифлис в феврале 1922 г., он назвал себя «москвичом». Выражения «мы – русские марксисты» и «мы – русские большевики» часто мелькают в его сочинениях 20-х годов. В интервью с Эмилем Людвигом в 1931 г. Сталин русифицировал даже свои революционные корни, заметив, что к марксизму он приобщился в пятнадцатилетнем возрасте, когда «связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье». В действительности же, как Сталин сам признался в беседе с тифлисскими железнодорожниками в 1926 г., первый марксист, с которым ему довелось повстречаться, был грузином, а вовсе не русским. Однако и во время визита в Тифлис в 1926 г. он всячески демонстрировал свое русофильство. Будучи на спектакле тифлисского оперного театра, он, беседуя в антракте с композитором Баланчивадзе, отметил влияние произведений русских композиторов, в частности Чайковского, на грузинских композиторов.
В 1923 г. на XII съезде партии Сталин, вместе с великорусским шовинизмом сурово осудил и местный шовинизм, который возникает, по его словам, как реакция на великорусский шовинизм. Определенные круги за рубежом намеревались будто бы «устроить в мирном порядке то, чего не удалось устроить Деникину, т. е. создать так называемую “единую и неделимую”» Россию. Основная опасность состояла в том, что «в связи с нэпом у нас растет не по дням, а по часам великодержавный шовинизм, старающийся стереть все нерусское, собрать все нити управления вокруг русского начала и придавить нерусское». Это было довольно верное описание русских националистических поползновений, встревоживших Ленина и других партийцев, которое, однако, не отражало истинной позиции Сталина. Как мы увидим, условия, при которых ему пришлось выступать на съезде, обязывали скрывать собственное предвзятое отношение к тому самому явлению, которое он осуждал. Другое заявление, ранее сделанное в несколько иной обстановке, позволяет лучше оценить реальную позицию Сталина в данном вопросе. Открывая 1 января 1921 г. совещание коммунистов тюркских народов РСФСР, он в импровизированном коротком обращении сказал, что перед этими и другими народами стоит проблема преодоления националистических пережитков и даже «националистического уклона». А вот в истории развития русского коммунизма, продолжал Сталин, борьба с националистическим уклоном никогда не имела серьезного значения. Будучи в прошлом правящей нацией, русские вообще и русские коммунисты в частности не испытывали национального гнета и, следовательно, не имели дела с националистическими тенденциями в своей среде (если не считать некоторых настроений великодержавного шовинизма) и поэтому не сталкивались с проблемой их преодоления. Как видно, Сталин забыл исторические примеры проявления национализма правящими нациями и оказался не в состоянии увидеть великодержавного шовинизма, хотя сам же, правда бегло, указал на него, как на серьезную проблему. Между высокомерным русофильством Сталина и взглядами Ленина существовала глубокая пропасть, которая со всей беспощадностью открылась Ленину в 1922 г.

Понятие «украинизация» воспринимается подавляющим большинством населения постсоветских республик, как насильственное обучение украинскому языку русскоговорящего (и не только) населения «независимой» Украины, особенно после оранжевого переворота зимой 2004-2005 года, когда был произведен перевод документооборота  на государственный язык, и проведен ряд других мероприятий по вытеснению русского языка с украинской территории.

Shulgin_41-150x150.jpg

Архив газеты «Киевлянин»

Однако (дело было в 1992 году), профессор Васильев на заседании кафедры политэкономии Харьковского университета   признался нам, молодым аспирантам в том, что за свою 80-летнюю жизнь пережил уже три украинизации. И во времена не к ночи будь упомянутого Ющенкоукраинизация не носила столь жестких мер, как первая советская украинизация второй половины двадцатых годов прошлого века. Мало того, что госслужащих просто увольняли с работы за плохое знание украинского языка, легче легкого было угодить в тюрьму по обвинению в великодержавном шовинизме.
Великодержавный шовинизм
Одной из жертв украинизации того времени оказался большевик с 1919 года, верный делу Ленина-Сталина, управляющий Абинским филиалом Госбанка СССР Буканов.  Он просто отказался принимать документ о перестраховании и об оплате за землеустройство  у «колгоспа iменi Першого Травня» (1 мая). Последовало сначала обвинение в том, что в результате колхоз понес убытки, затем – обвинение в великодержавном шовинизме. От тюрьмы спасло письмо Госбанка СССР, которое обязывало по всей территории СССР вести платежные документы исключительно на русском языке во избежание путаницы.
Материнский язык и украинизация
Вроде бы ничего интересного – молодой Украинской ССР требовались местные украинские кадры точно так же, как и Белорусской – коренные «бульбаши». Да только большевик Буканов руководил своим филиалом не где-то на Сумщине, а в городе Абинск, неподалеку от Краснодара (этот город — столица края в России). Как оказалось, вплоть до 1935 года «партия Сталина – сила народная»  вовсю превращала не то что Кубань, а и весь Северный Кавказ, в регион, населенный украинцами. Кстати, подобная участь постигла и другие регионы РСФСР, прилегающие к Украинской ССР.
Зачем? Ответ очевиден – в СССР не могло быть никого и ничего равноценного партии большевиков. В том числе и какой-то русской нации, объединяющей все республики Союза. Посему и не существовало никакой «партии большевиков Российской Федерации», зато было «три братских народа». Украинского и белорусского должно было быть побольше (и у каждого была своя национальная компартия), а русского – поменьше (и партии ему не полагалось). Потому что в государстве диктатуры пролетариата могла существовать и существовала единственная правящая сила – Партия большевиков. Опирающаяся на компартии национальных республик, а не на русский народ.
Но вернемся к украинизации, которая выплеснулась далеко за пределы Украинской ССР. Началась она немедленно после образования СССР. Уже в документах 1922 года сохранились упоминания «о необходимости украинизации отдельных регионов РСФСР, в которых проживают украинцы». Тогда же  была принята установка «об использовании в работе административных и культурных учреждений ряда районов Северного Кавказа украинского языка». Применительно к Кубани и отдельным районам Дона изначально отношение было не столь «формально-украинизаторским». Приезжавший с инспекциями на Кубань Нарком просвещенияЛуначарский предлагал в начальных классах вести обучение не на украинском, а на материнском языке.
Но местная бюрократия не заморачивалась с каким-то «материнским» языком. Требовалась «украинизация», в Харькове был издан «Правопис» этого языка – его и вводили в жизнь, как умели. А умели плохо.
Письмо счастья
Спасшее большевика Буданова от тюрьмы письмо было весьма примечательным. Это распоряжение N 31001 от 11 июля 1931 года, адресованное всем управляющим филиалами Госбанка на Северном Кавказе. Для усиления украинизации филиалов банка предполагалось:  Развернуть учебу по изучению украинского языка сотрудниками, но без всякого ущерба для нормальной оперативной работы филиалов (фактически не в рабочее время, в качестве общественной нагрузки), заказать и установить помимо вывесок на русском языке еще и вывески на украинском, заказать и применять только двойные (на украинском и русском языках) угловые штампы на письмах (форма штампов прилагалась), расходы по этим мероприятиям предполагалось произвести в пределах до 500 рублей с внесением в смету расходов по статье «курсы и стипендии». Если расходы окажутся больше, то надо составлять отдельную смету для получения ассигнований именно на эти расходы.
Установка же по использованию русского и украинского языков гласила:
Все книги, журналы, ордеры и вообще все оперативные документы банка должны были вестись на русском языке. При подаче клиентами балансов, кредитных и кассовых планов, а равно и платежных поручений, как и другого рода оперативно-денежных документов, все они тоже должны были быть написаны на русском языке.
Переписку с учреждениями и организациями в пределах своего района и (или) с другими подлежащими украинизации районами филиалы должны были вести на украинском языке, переписку же с конторой и с русскими районами -на русском языке.
Такие письма абсолютно верно отражают печальные результаты украинизации в период ее расцвета. Северный Кавказ и Кубань в частности, воспринимали «балачку»  как родную разговорную речь во многих семьях и, особенно, казацких станицах. В конце концов, в некоторых районах, выходцы из Малороссии составляли половину населения. «Балакать» (говорить) на языке, имевшем много общего с языком Запорожской Сечи, здесь привыкли и считали нормальным.
Вот только разговорный язык этот не имел ничего общего с письменным украинским языком, который был утвержден в столице УССР городе Харькове во второй половине 20-х годов. Официальный украинский язык создавался на основе диалектов Центральной Украины с привнесением в него полонизмов, которые легко принимались населением бывшей Малороссийской губернии, веками жившей или рядом с поляками, или вовсе под Польшей.
Запорожцы,Орлик и Мазепа
Совсем иное дело запорожцы Сечи. Которые мало того, что избирали своих атаманов, так еще и никаких малороссийских на дух не переносили. Не зря гетман Мазепа до позорного своего предательства 20 лет служивший Российской империи, не раз и не два просил Петра Первого Запорожскую Сечь изничтожить. Вражда гетманов Малороссии и Сечи была столь велика, что даже свои отряды к Карлу двенадцатому они привели отдельно и присягали ему на верность тоже в разное время (воспоминания Крмана).  Да и после Мазепы, самозваный гетман Филипп Орлик четко различал Русь Малую, что по берегам Днепра, и  Сечь Запорожскую. Кстати, и самапсевдоконституция Орлика написана языком никак не «украинским», коего просто не существовало в восемнадцатом веке ( 500 секунд правды об Украине. Миф 2. Первая в мире конституция Пилипа Орлика).
Тупик украинизации
Так или иначе, казаки Северного Кавказа охотно пели на очень близком к официальному украинскому языку, свои песни, блюли традиции, имели очень много общего в быту с жителями столичного в те годы Харькова, но украинцами себя не считали, и писать что-то на «мове» категорически не желали. Равно как и читать. Свободолюбивые казаки упорно сопротивлялись украинизации, что и находило свое отражение в многочисленных документах тех лет. К примеру, в 1931 году Краснодарская сельская контрольная комиссия винилась в том, что «Созданные кружки по изучению украинского языка  самоликвидировались (никто их не посещал, считая напрасной тратой времени), магазины  переполнены годами не раскупаемой массой украинской литературы» (там же, 11).
С переводом на украинский резко падал интерес населения к печатному слову. Так, тираж газеты «Колхозный путь» (орган Ейского райкома ВКП(б))  уменьшился почти втрое — с 13 до пяти тысяч экземпляров. Аналогичные процессы проходили повсеместно. В результате, с конца 1931 года из краснодарской окружной газеты «Красное знамя» начали исчезать материалы на украинском языке. Проводимая большевиками политика украинизации зашла в тупик.
В середине 30-х годов украинизация отдельных районов Российской Федерации была признана ошибочной и потихоньку прекратилась. А с началом Великой Отечественной войны партии пришлось вспомнить о существовании русского народа.
Сегодня все это стоит помнить хотя бы потому, что нам – всем нам, еще предстоит очищать мозги зомбированных жителей Украины и бороться с русофобской пропагандой и легендой о насильственной русификации Украины.
Чего не было и в помине.
Михаил Онуфриенко